БЕССМЕРТИЕ
ПОГИБШЕМУ БРАТУ
От жизни, от ее угроз
Ты, говорят, ушел на небо.
Тебе ничьих не надо слез.
Не надо ни любви, ни хлеба…
Так неожиданно для нас
Собрался в дальнюю дорогу.
Но о тебе скажу сейчас:
Отмучился… и слава Богу!
Ты, настоящий и большой,
Был слишком ярким между нами,
С такой суровою душой,
С такими грозными глазами.
Когда рванет железо с крыш
Летящих пуль горячий ветер,
Я удивлюсь, что ты молчишь,
Что нет тебя на этом свете.
Сказал ты, помню, в дни войны
(В тебе проснулся пыл военный):
«Как хорошо, что две страны
Поговорили откровенно!»
Судьбы непобедима власть!
Одну тропу избрав меж тропок,
Ушел ты, чтоб навек упасть
Среди крутых маньчжурских сопок.
И рядом спят твои друзья.
С земным покончены расчеты.
И песенка звучит моя
По-деревенски, как причеты.
Места, где ты лежишь, пусты,
И сопки голые унылы;
А ветер гнет к земле кусты
И воет около могилы.
Там прах лежит, не ты, не ты!
Душой бессмертною ты с нами.
Несем мы в жизнь твои мечты
Живыми сильными руками!
1933 г
БЕССМЕРТНИК
У далекой реки,
Где живут и колдуют шаманы,
Берега высоки
И прозрачны ночные туманы.
Высоки берега,
Над водою — обрывы крутые.
И темнеет тайга
Со времен Ермака и Батыя.
Со времен Ермака…
Молчаливы степные курганы,
Молчалива река,
Где звенят бубенцами шаманы.
И другие живут,
Но другие попали случайно,
И они не поймут
Величавую древнюю тайну.
Тайну старой тайги,
Где ночные опасны засады,
Не отыщут враги
Драгоценные русские клады.
Первый клад Иртыша,
Что лежит, в волны темные канув:
Боевая душа
Ермака, победителя ханов!
Охраняет тайга
Клад второй: молодую Россию!
И пугает врага
Мрачным шумом лесная стихия…
Реки, степи, леса…
Сколько воздуха, солнца и шири!
И звенят голоса
Старой песней о Русской Сибири!
И казак удалой
Из безвестной сибирской станицы
Рисковал головой,
Охраняя родные границы.
«Жили мы на Оби… —
Так рассказывал дедушка внуку. —
Ты свой край полюби
За красу, за отвагу, за муку!»
Там бессмертник цветет,
Там шаманы звенят бубенцами…
Все чужое умрет,
Все родное — останется с нами.
1933 г
.
|
Марианна Колосова (Римма Ивановна Виноградова, в замужестве Покровская) родилась 19 (26) мая 1903 года на Алтае. Происходила из древнего и крепкого рода кубанских казаков. Ее отцом был священник, убитый воинствующими безбожниками, а ее жених, белогвардейский офицер, был расстрелян чуть ли не на ее глазах. До Гражданской войны жила в Барнауле. Весь 1919 год и начало 1920-го Марианна Колосова провела в районе Семиречья — последнем оплоте белых сил на юго-восточном направлении. Эту территорию удерживали остатки 2-го Степного сибирского корпуса под командованием генерал-майора Анненкова. После разгрома белых она навсегда покинула Россию, перебравшись вместе с анненковцами в Китай, сначала в Джунгарию, а затем в Харбин. Там, в китайском Харбине, ее стихи стали публиковаться в русском журнале «Рубеж», а в 1929 году вышел первый ее сборник «Армия песен». В дальнейшем в Харбине увидели свет ее книги стихов «Господи, спаси Россию!», «Не покорюсь!», «На звон мечей». Творчество Марианны Колосовой высоко ценили русские поэты Харбина — А.Несмелов, А.Ачаир, В.Перелешин и многие другие. Современники называли ее «бардом Белой армии» и харбинской Мариной Цветаевой. После оккупации Харбина японцами она в 1934 г. вместе с мужем, бывшим офицером Белой армии А.Н. Покровским перебралась в Шанхай, где ее стихи стали публиковаться в журнале «Парус» и где вышли две ее последние книги: «На боевом посту» и «Медный гул». В 1949 году Китай стал коммунистическим, и семья Покровских уехала сначала на Филиппины, затем в Бразилию. В конце 50-х они окончательно осели в Чили. Скончалась Марианна Колосова 6 октября 1964 года. Похоронена в Пуэнте-Альто, пригороде Сантьяго. На табличке, прикрепленной к могильному кресту, имеется надпись: «Русская национальная поэтесса».      ХЛЕБ И УГОЛ Свой собственный и хлеб и угол -
Награда за тяжелый труд.
Собака заменяет друга,
Стихи о вечности поют... Свой собственный и хлеб и угол...
И пусть пытливая душа
Над рифмой звонкой и упругой
Замрет... и мыслит не спеша. Что мне Нью-Йорк, Париж и Прага?
Зачем мне белокурый паж,
Пока шуршит в руках бумага
И дышит черный карандаш. За желтой колесницей славы
Я, задыхаясь, не бегу;
Зато писать имею право
И на песке, и на снегу. Чужие книги прочитаю,
В чужие души загляну, -
Но не забуду гор Алтая,
Не разлюблю мою страну! Не надо золота и славы.
Ты, озаривший путь звездой,
Дай человеческое право
Мне свить на родине гнездо! В вечерний отдых от заботы,
Чтобы могла сказать потом:
- И хлеб мой честно заработан,
И на родной земле мой дом. 1930
|
БОР МОЙ
Плачу над грушей дюшес,
Сгорбилась в горе великом:
Где ты, родимый мой лес,
Папоротник, земляника!
Право, смешной разговор:
Я разлюбила бананы.
Бор мой, сосновый мой бор,
Запах медовый и пряный!
Может быть, в этом году
(Дай помечтаю немножко!)
Утром на зорьке пойду
В рощу с плетеным лукошком.
Как это мог ты забыть?
Тише… в лесу — это в храме!
Буду сбирать я грибы
И воевать с комарами.
Лес мой, родимый мой лес!
В горести сгорбила спину…
Видно, попутал нас бес
И уволок на чужбину.
Грусть мою, русскую грусть
Выпущу птичкой из рук я.
Допьяна нынче напьюсь
Новой печалью — разлукой.
Склоны отвесные гор…
Нет, уж не песней, а криком:
— Бор мой, сосновый мой бор,
Папоротник, земляника!..
1929 г
.
Ответ Демьяну Бедному
Беру «сибирскiй матерьял»,
Смотрю: Демьян в лукошке пляшет!
Демьян прислал, Демьян припал
К дальневосточной грязной каше.
Демьян стал «русскiй патрiот»-
Паек, причмокивая, жрет!
Избрал он нынче тяжкiй труд:
Он… стал защитником Россiи !/?/
Демьян теперь ночей не спит:
Поет и пишет и кричит:
«Мол, эмигранты продают
Сибирь! Такiе и сякiе!»
Болтает он о «целом строе».
Ты врешь, Демьян, их только трое:
Заведомая гниль, бездарь,
Поротиков – «сибирскiй царь»,
Талант, имея афериста,
Рожден для роли коммуниста,
Он должен был с тобою вместе
Мир, заключать, позорный в Бресте.
Второй – урод бело-зеленый,
Еще никем не заклейменный:
Головачев, «премьер-министр»,
/Все говорят: умом не быстр,
Но областничеством ушиблен!/
Доклад прочел, мечтою вздыблен,
Сей муж, однажды, в Харбине
Об отделенiи Сибири.
«Россiя, мол, теперь на дне,
К ногам ей привязали гири,
И я, профессор-богатырь,
Вам говорю: одна из гирь-
Есть сепарация Сибири!»
Но жизнь арена для живых
Вдруг вышла стая молодых
И хвост «министру» прищемила:
«Статья такая-то гласила.
ЗА ОТДЕЛЕНИЕ ОКРАИН
СУДИМ ТЫ БУДЕШЬ и охаян!
Такое гнусное бунтарство
Считать ИЗМЕНОЙ ГОСУДАРСТВУ!
ПОВЕСИТЬ! Больше никаких!»
Сказала стая молодых
Моравскiй есть еще на свете,
Вот значит он и будет третiй:
Министр «колонiи сибирской»,
Шпана с душою дезертирской!
Придется из таких, как он,
Сварить потом синдетикон,
Мы тем густым и крепким клеем
Демьянам рты закрыть сумеем.
Я, Русская и Сибирячка
Скажу тебе: Демьян, не ври,
Сепаратистов только три!
А не продаем за жвачку
Просторы Родины любимой,
/Ты не суди ка по себе!/
Нет, мы привычные к борьбе,
Россiю мыслим НЕДЕЛИМОЙ!
И нам смешно, что коммунист
Запел: «отечество, мол, свято».
Фальшив твой соловьиный свист,
Герой чернильного разврата.
Ступай ка мыть свиньям хвосты
В своих излюбленных колхозах,
Другие встанут на посты
В ответ на вешнюю угрозу!
Ты не пойдешь, пойдут другiе
Границы защищать родныя.
Нам ведомо: враги кругом!
Сначала с внутренним врагом
Расправимся – с большевиками,
А после, с внешними врагами,
Мы знаем в день переворота
Двойная будет нам работа.
Нацiональными штыками,
Своими русскими руками
Врагов прикончим. Мы не бабы,
Чтоб ныть, «ах, кто бы, да когда бы
Помог нам родину спасти»…
Нас русский должен в бой вести,
Туда на Западныя грани
На стаю Гитлеровской рвани!
Вас, коммунистов, стыд не гложет:
Демьян с товарищами может
Сибирь отдать американцам,
А Малоросiю – германцам,
Расторговались понемногу!
Ведь продаете-ж, вы сейчас,
Японцам Русскую дорогу?
Но в грозный для Россiи час
А если принажмут на вас,
То и Приморье продадите,
Хоть и кричите о защите.
Но в грозный для Россiи час,
Вдруг повернутся против вас,
Товарищи-большевики,
Красноармейские штыки!
20 июня 1934 года.
|
